Движение изнутри

Интервью с Бонни Бейнбридж Коэн, взятое Нэнси Старк Смит

Это интервью впервые появилось в журнале «Наропа», том 1 #1 в феврале 1984 года, город Боулдер, штат Колорадо. 

Перевод Полины Шандариной

Нэнси Старк Смит: По вашему мнению, откуда началась ваша работа?

Бонни Бейнбридж Коэн: Я изучала ритмическое движение и танец для детей с церебральным параличом, еще когда училась в старшей школе. Потом я выучилась на реабилитолога (occupational therapist) и 10 лет работала в госпитале. В это время я также преподавала танец и работала с танцорами над проблемой постороения движений.

В эти годы у меня было много конфликтов с традиционной работой в госпитале. Например, мне как реабилитологу разрешалось работать только с верхними конечностями. Я помню, как однажды я работала с бизнесменом, чья левая часть тела была парализована после удара. Прогноз для его левой руки был очень плох, и я не должна была работать над ней. Но он отчаянно нуждался в чьей-то помощи со своей рукой. В целом его положение заставляло его чувствовать себя беспомощным и неспособным быть мужчиной. Я подумала, что пока кто-то не поможет ему с его рукой, он не успокоится, и что он заслуживал шанс. Я решила попробовать. Но мой начальник считал, что я даю ему ложные надежды. Так что я ходила по тонкому льду. А потом в один прекрасный день пришла его жена. Он сидел в инвалидном кресле и хотел пройтись по комнате. Вместо того, чтобы обратиться к физиотерапевту, которая стояла рядом, или к своей жене, он потянулся ко мне. Я подала ему руку, и мы зашагали по комнате. Физиотерапевт была в ярости, что я узурпировала ее работу, поскольку я должна была работать всего лишь с его рукой, за работу с которой меня и так критиковали, и восстановление после операции или тренировка навыков хождения не входили в мою работу. Так что тяжело было работать с человеком как с цельным существом: их видели как части. Я чувствовала себя связаной.

Со временем меня уволили из госпиталя, и я пошла работать в реабилитационный центр Государственного Университета штата Огайо, где моя работа очень нравилась, и где мои творческие идеи всячески поддерживали. Реабилитационный центр отправил меня в госпиталь Ранчо Лос Амигос  в Калифорнии по трехмесячной аспирантской программе под руководством Бэтти Йеркс. Под попечительством Бэтти я получила отличную подготовку по физической реабилитации. Я научилась распознавать физические состояния и четко организовывать детали того, что я увидела. Через прикосновения я выучила все мышцы верхних конечностей и то, как они компенсируют друг друга, когда одна из них частично или полностью парализована.

Доктор Эрнест Джонсон, глава факультета Физической Терапии и Реабилитации в Государственном Университете Огайо, был тем, кто направил меня на тот путь, по которому я иду сейчас. Он сказал, что людям становится лучше, когда они со мной, и что я должна выяснить, что в моей работе – это я, а что в ней – техника.

Нэнси: Вы хотите сказать, что у вас как у терапевта была некая природная или интуитивная способность?

Бонни: Ну, похоже, у меня хорошо получается видеть модели и то, как они вписываются в общую картину. Также у меня были хорошие учителя. Но задолго до того, как я смогла объяснить, что делаю, я могла видеть и помогать людям помочь себе. У одной женщины одна рука была короче другой после родовой травмы. Она не могла ее поднять. Через месяц  работы с ней она могла поднимать руку над головой, и она была такой же длины, как и другая. Но тогда я не могла объяснить, что делаю. В некотором роде то, что я делаю сейчас, не отличается от того, что я делала двадцать лет назад. Но сейчас я лучше могу объяснить принципы.

Нэнси: Похоже, вы могли бы продолжать свое дело как некий чудодейственный целитель и развиваться в этом ключе. Вы осознанно выбрали выразить то, что делаете, таким образом, чтобы передать свое понимание другим людям?

Бонни: Это было очень осознанное решение. За годы в госпитале я видела так много физических и физиологических страданий, как в пациентах, так и в людях, работающих с ними. Каждый старался изо всех сил, но казалось, словно все они потеряны в каком-то лабиринте. Даже когда я покинула эту сферу, меня беспокоила мысль, что она все равно существует. Так что мне захотелось сделать те знания, что я получила, общедоступными. Многие твердили, что я должна превратить свою работу в духовную практику или скорее в физиологическую практику, но не это моя цель. Я хочу принести физические принципы в культуру, где они будут доступны обычному человеку.

Нэнси: С кем вы учились после того, как решили выяснить, что в вашей работе – вы, а что – техника?

Бонни: Я занималась на летних танцевальных классах  Эрика Хоукинга в 1964. Он замечательный человек. Он не  занимался терапевтическими ситуациями, но я обнаружила, что его принципы отлично работают для моих пациентов. После того лета меня попросили поработать с женщиной двадцати четырех лет, у которой были большие проблемы с ходьбой. У нее была очень широкая походка, очень некоординированная и спастическая, с размахиванием руками. Мы работали с идеей Эрика об отсутствии усилий, о том, чтобы не тратить лишнюю энергию, а так же с принципом вытягивания, а не сокращения мускулов.

Нэнси: Разница только в представлении или это действительно другой вид деятельности?

Бонни: Когда вы растягиваете мышцу, вы не меняете мысль о ее длине. Вы используете другие мышцы, или вес тела, или какую-то механическую силу, чтобы сделать ее длиннее. Вы используете внешнюю силу, чтобы растянуть мышцы, но на самом деле вы не меняете их внутреннюю длину. Но «удлиняющее сокращение» - это процесс освобождения и внутреннего изменения мышцы. На самом деле, если  применяете растяжение на спастическую мышцу, вы только напрягаете ее.

Итак, эта женщина, занимаясь четыре утра в неделю, смогла удлинить свои спастические мышцы. Она сделала это за счет своих собственных  внутренних сенсорных рецепторов. Через месяц она могла пройти десять шагов по прямой линии, свободно опустив руки. А ведь она находилась на лечении всю жизнь. После того, как она сделала эти десять шагов, доктор Джонсон и физиотерапевт изменили ее программу для поддержания этого нового подхода.

Нэнси: Кажется, что люди, которые занимались танцами или другими двигательными видами деятельности, применяют новые методы в мире терапии. Когда другой человек имеет опыт работы с собственным телом, он исходит из совершенно другой точки, чем большинство традиционных форм терапии.

Бонни: Да, когда я впервые изучала анатомию, она была основана на наблюдении и запоминании, и не имела ничего общего с моим собственным телом и опытом.

Нэнси: Так вы считаете, что есть смысл в том, чтобы использовать свое тело, как основу для занятий?

Бонни: Я считаю, что это необходимо. Это основа того, что я делаю сейчас. Интересно, что большинство людей, к которым меня тянуло как к менторам, были вовлечены в ту или иную форму физической активности, даже несмотря на то, что я училась с ними с терапевтической точки зрения. Например, миссис Бобат, физиотерапевт из Англии, был гимнастом.

Нэнси: Чему вы у нее научились?

Бонни: Она и ее муж, доктор Бобат, преподавали терапию, связанную с неврологическим развитием в контексте с детьми с повреждениями мозга. После ее курса, когда я вернулась в эту страну, я ходила по госпиталям в Нью-Йорке, ища работу. В каждом месте, куда я приходила, мне предлагали работу. Но в политике каждого госпиталя было фиксировать детей, пока не начнется терапия. Или же механическое вмешательство посредством хирургии: разрезание, вытягивание и перемещение мышц. Я же искала способ преобразовать мозг посредством движений и прикосновений. Если детей фиксировать или резать, вся их сенсорная система с обратной связью будет снова нарушена. Так что примерно в это время я отказалась от работы в госпиталях и решила посвятить все свое внимание тому, чтобы применить развивающую методику, которую я выучила в Англии, к танцорам и другим взрослым, кому интересно движение.

Нэнси: И как эти люди отреагировали на вашу работу?

Бонни: Через год классы стали набираться очень быстро, и я больше не могла принимать учеников, так что я начала программу по подготовке учителей.

Нэнси: Вы могли бы описать, как проходит работа в группе?

Бонни: Мы можем взять модель из книги или пластиковую трехмерную модель, скажем, тазобедренного сустава. Мы посмотрим, как выглядит бедренная кость, укажем большой вертел, малый вертел и посмотрим, как они расположены по отношению друг к другу. Мы прощупаем их на своем теле, а потом на чьем-то еще, ощутим бедренную кость, угол ее шейки, и как она движется в подвздошной кости таза. Мы поработаем с каждой костью и увидим, как ее функции сформировали ее. Если на кости есть выпуклость, значит должна быть сила, которая на нее действует, которая создает эту выпуклость. Или если есть впадина, значит это указывает на область паза или полости, необходимой для вмещения чего-то еще. Так что, изучая кости, мы многое узнаем о силе мышц, не изучая непосредственно сами мышцы.

Нэнси: Потому что мышцы прикреплены к костям.

Бонни: Мышцы и связки создали силу, которая сформировала кости в процессе эволюции.

Нэнси:  Так вы сейчас говорите об эмпирической анатомии.

Бонни: Да. Как бы долго я не изучала скелет и мышцы, и сколько бы личного опыта не накопила, я все равно чувствовала, что не могу передать и капли того, что вижу. Так что мы перешли к органам. Мы изучаем место органа в теле, его функции, то, как ткань ощущается под вашими руками и то чувство, когда ты начинаешь движение с этого места.

Нэнси: Что значит начать движение из органа?

Бонни: Я могу попросить кого-то пошевелить грудной клеткой, приложив руки к ребрам, то есть начать движение из костей. Потом я скажу: «А теперь положите руки между костями и почувствуйте движение мышц». На этот раз качество движения изменится. Затем я скажу: «Поместите свое внимание внутрь вашей грудной клетки, словно в центр бочки, и начните движение оттуда". Это словно есть контейнер, то есть скелет, а органы – его содержимое. Внезапно движение становится другим, его качество снова меняется. Что именно находится внутри контейнера, зависит от того, на что человек обращает свое внимание, откуда он начинает движение. Если это правый верхний угол, это будет верхняя доля правого легкого.

Нэнси: И качество движения отражает природу места?

Бонни: Природу ткани, да.

Нэнси: Я часто видела, как вы говорите кому-то нечто вроде «нет-нет, ты работаешь от позвоночника, переместись в пищевод перед ним» или «перенеси внимание немного вперед». Похоже, что побуждение движения из специфической точки в теле требует много работы и настроя, оно не приходит естественным образом.

Бонни: У некоторых это сразу получается, а других нужно направить. Работая в этом направлении столько лет, я уже могу сказать, откуда кто-то начинает движение, просто глядя на то движение, что выходит на поверхность. Мои ученики тоже смотрят вместе со мной, и обычно они всё видят, и потом у них самих это лучше получается. Этим летом в Институте Наропа у меня было более шестидесяти учеников, которые работали на протяжении недели в общей сложности пятнадцать часов. Я думаю, что к тому времени, как мы закончили, большинство людей сумели изменять место начала движения от контейнера к содержимому – и не только это, но и даже к специфичным участкам содержимого. Они также сумели познать разные состояния разума и чувства, в зависимости от места начала движения. Иногда атмосфера казалась тяжелой или легкой, иногда свободной, сосредоточенной, и т.д. По мере того, как мы перемещались с одной части тела в другую, настроение в комнате менялось тоже. Внезапно вы подхватываете изменение в атмосфере комнаты.

Нэнси: Мне кажется, что вы не только работаете с познанием анатомии напрямую, но также раскрываете информацию о природе каждой ткани. Слушая вас, я вспоминаю, как, занимаясь с вами в первый раз, в моем восприятии произошла удивительная и тонкая трансформация. Я поняла, что скелет, который я ощущаю, - это мое тело. Раньше я представляла скелет таким, как я видела его на плоской странице. Я могла сказать: «Да, вот бедренная кость, у меня есть такая же в моей ноге». Но чувствовать ее в собственной ноге и понимать, что это настоящая вещь, и что каждая часть моего тела доступна каким бы то ни было опытным образом, - было так ново. Иметь подобные отношения с внутренностями собственного тела – я думаю, это очень ново и необычно.

Бонни: Ну, я думаю, это ново для нашего времени, но для развития йоги кто-то когда-то должен был осознать, что ты можешь начинать движение из различных органов. И в боевых искусствах люди говорят о точках или центрах, и я думаю,  они говорят о внутренней энергии, энергии органов. Я не думаю, что то, что мы делаем, - ново. Я считаю, что мы предлагаем некий перевод на Западный словарь. Восточные танцоры знали об этом процессе внутренней инициации, но об этом никогда не говорилось такими терминами. На самом деле я даже слышала, что исторически в балете были учителя, которые считали, что знание анатомии губительно для творческого процесса, опасаясь, что такой акцент сделает движения механическими, и люди потеряют внутреннее чувство органов, которое приходит естественным образом. Если анатомическое образование сводится к изучению скелета и мышц, это действительно может случиться. Меня захватывает то, что включение анатомических функций наравне с более осознанными тканями и процессами приводит не только к более глубокому плие и развитой гибкости, например, но и дает гораздо более широкий спектр качеств движения, качеств сознания.

Нэнси: Да, появляется некое богатство. Возможно, вы могли бы рассказать что-то о других системах организма, с которыми вы работаете.

Бонни: Ну, мы уже поговорили о скелете и мышцах. Еще есть органы и мозг, который является важнейшим органом. Есть нейро-эндокринная система, которая включает нервную систему и эндокринные железы. Различают центральную и периферийную нервные системы, соматическую нервную систему, отвечающую за работу скелетно-мышечной системы, и вегетативную систему, отвечающую за работу органов. Мы очень детально исследуем эндокринные железы, включая их отношения с нервной системой и с энергетическими центрами чакр вдоль позвоночника, а также с базовыми неврологическими моделями, которыми они управляют. Также есть основные жидкости человеческого тела: кровь, лимфа, спинно-мозговая жидкость, синовиальная жидкость, межклеточная и клеточная жидкость. Мы также изучаем процесс восприятия органами чувств, который включает рот, уши, нос, глаза, кожу. Мы работаем со всеми этими системами через движение, через прикосновение и через то, что мы называем искусством манипуляции и моделирования.

Нэнси: Это все одновременно включает модели мышления или состояния ума?

Бонни: Я вижу тело, как будто это песок. Тяжело изучать ветер, но если наблюдать за узорами, который он рисует на песке, за тем, как они исчезают и снова появляются, то можно проследить и за движениями ветра, или, в нашем случае, мысли.

Я пошла в физическую реабилитацию потому что я думала, что хоть у меня и есть интуитивное понимание того, как работать с человеком на физиологическом уровне, я плохо знала физику тела. Я знала ощущения движения от танца, но я не понимала механику работы тела. Когда мне впервые пришлось работать с кем-то в роли интерна, я подняла его руку и подумала: «Я не знаю, что я держу». Казалось, что  я держу кусок мяса. И меня испугало то, что они полагаются на мою помощь. Я знала, что если бы моей первой работой в роли интерна не была физическая реабилитация, у меня бы никогда не хватило смелости стать снова глупой в роли эксперта.

Нэнси: Вернуться к мышлению новичка?

Бонни: Да. Когда кто-то подходит ко мне и говорит: «Я не знаю, что я чувствую. Я не знаю то или это», - я говорю: «Отлично». Потому что это значит, что человеку интересно, всё богатство опыта у него впереди. Если тебе кажется, что ты что-то знаешь, то трудно понять, что же ты действительно знаешь. Но очень легко понять, чего ты не знаешь. Когда ты действительно что-то знаешь, что ты знаешь, что ты это знаешь. Иногда люди думают, что мои знания появились у меня сами собой. Это не так. Это было что-то, чего я хотела.

Нэнси: Некоторое из того, что вы говорили, перекликается с буддистскими принципами, такими как, например, быть способным видеть с помощью открытого сознания, просто видеть вещи такими, как они есть.

Бонни: Миссис Бобат сказала бы, что ты постоянно должен ощущать изменения под своими руками. Если ты этого не чувствуешь, тебе стоит заняться чем-то другим. Тренировки – это не повторение одного и того же на протяжении недели или двух месяцев, а потом ожидание результата. Каждый миг должен быть диалогом отдачи и изменений. Я думаю, это похоже на буддийский принцип сиюминутного опыта. А еще кажется, что любая техника или философия в конце концов ведет к аксиоме:  познай себя. По какой бы дороге мы ни шли, мы все приходим к одной точке, если идем достаточно долго.

Нэнси:Ккогда вы не учите, вы продолжаете заниматься терапией?

Бонни: Я ограничиваю терапевтический аспект, хотя, конечно, люди постоянно приходят ко мне с проблемами. Но я все же больше вижу себя как учителя. Возможно, в этом виноваты годы в госпитале. Думаю, на это повлияли многие личные эмоциональные факторы. Также, с философской точки зрения, человек приходит к учителю, чтобы научиться чему-то, а к терапевту - чтобы их исцелили.  Это не то, что я делаю. На самом деле, я даже не смогу увидеть кого-то, если это все, о чем они думают, и если они не заинтересованы понять, что у них есть собственная сила. Я скорее просто направлю их, используя природу собственной энергии, но  я работаю с людьми всех возрастов, включая детей в утробе.

Нэнси:  Как вы работаете с детьми в утробе?

Бонни: Ну, когда ты не беременна, ты можешь двигаться изнутри своей матки, из потенциального пространства внутри матки. Когда ты беременна и начинаешь движение из матки, ты начинаешь движение из плода.

Нэнси: Но плод тоже сам начинает движение спустя время…

Бонни: О, он это делает все время. Во время рождения моего третьего ребенка роды шли гладко до тех, пор, пока я полностью не раскрылась, но ребенок все не выходил. Он не мог попасть в родовой канал, и доктор говорил мне не тужиться. Наконец, спустя около 45 минут, доктор сказал, что ребенок не двигается в канал, потому что он недостаточно выгнул головку, так что я встала на четвереньки и инициировала движение изнутри матки, в точке над шейкой, я не могла выгнуть его, но я знала, что могу заставить его двигать головой, чтобы он понял, что должен сделать. После вторых схваток, он проскользнул в канал. Это было очень волнующим, и таким облегчением.  Я поделилась этим с другими матерями, чтобы они знали, что если ребенок застрял или если есть другая проблема в положении плода, они могут помочь направить ребенка двигаться в нужное место.

Нэнси: Когда ученики проходят процесс опытного обучения с вами, какова конечная цель в плане здоровья? Вы ищите некий баланс между системами? Исправляет дисбаланс?

Бонни: Я думаю, что проблема в том, что мы рассматриваем дисбаланс как слабость, в то время как это сила. Мы все время делаем то, в чем мы сильны, поэтому мы переутомляем эту систему. Занимаясь подобным образом, не бывает так, чтобы мы все были равны в каждой системе. Каждый становится, так сказать, более собой. У всех есть тенденции быть более таким и менее эдаким… что приводит нас к еще одному важному принципу работы: к идее «поддерживающих», а не «движущих» функций.

Поддерживающая функция – это обычно неосознанная часть нас, а движущая функция – это то, что мы выражаем в мире. Если мы больше выражаем себя через нервную систему, чтобы подчеркнуть четкость и осознанность, и мы настроены на взаимоотношение вещей, значит наша кровь, которая связана с чувствами и эмоциями, выполняет поддерживающую или неосознанную роль. В таком случае будет полезно время от времени позволить себе отпустить нашу осознанность, позволить крови стать выразительным элементом. Мы тогда сможем почувствовать, что мы делаем, и не переживать о том, зачем мы это делаем, а просто позволить себе быть в процессе. Это усилит ту часть нас, которая обычно неосознана, и тогда она становится поддерживающей в более полном смысле, в осознанности.

Тем, кто большинство времени замкнут, может помочь провести некоторое время вне дома, сходить в торговый центр, поиграть в видеоигры, или вступить в бейсбольную команду, или сделать что-то, что вытащит их в мир, что сделает их более сочувствующими [в терминах нервной системы] или активными, чтобы они могли вернуться к своему замкнутому образу жизни, этот баланс есть у них внутри. Так что в целом дело не в том, что мы стараемся изменить себя. Мы получаем больше поддержки, чтобы быть теми, кем мы уже есть.

Нэнси: Вы часто говорили об очевидной слабости как о даре, так что это задает нам некий уровень для начала некого нового учения, которое нам всем так нужно. Я думаю, это хороший способ смотреть на себя. Он помогает искоренить страх, который может помешать нам учиться и меняться. Мы так часто заняты осуждением себя, что не можем двигаться вперед. Но если есть метод, побуждающий нас в этот момент становиться более любопытными, более чувствительными, а не беззащитными, то это меняет всю модель решения проблем и принятия решений, перемен и путаницы.

Бонни: Да. Вы так красиво это сказали. Когда есть слабая точка, наше внимание часто попадает в ловушку этой «точки стресса» или проблемы. Но причина может быть в другом. Например, если у вас проблема с коленом, и вы будете сосредоточены только на этой проблеме, она, вероятно, останется с вами на всю жизнь. Но если вы рассмотрите ее как результат сил, действующих на ваше колено из других мест вашего тела, и вы посмотрите на все остальное в отношение к этому, то колено становится показателем типа интеграции целой картины. Если у вас нет точки фокуса, у вас нет точки входа. Некоторые дети с мозговыми травмами, с которыми я работала, так спокойны касательно того, что с ними происходит, что вам приходится создать некий стресс, чтобы войти в матрицу этого человека. Иначе вам придется просто принять то, что с ними происходит, а значит ничего не изменится.

Когда мой муж, Ленни, и я жили в Японии, мы сняли ночью дом, а на утро обнаружили, что окно выходит на стену. Жизнь там показала мне, что я никогда бы не  замечала прекрасного вида из окна так, как я замечала эту стену. И если бы это был мой дом и я бы смогла снести стену, я знаю, что я бы восхищалась жизнью за окном с куда большим восторгом, чем если бы стены никогда там не было. Так что нам стоит развить уважение к тем вещам в себе, которые мы считаем слабостями. Иначе нам будет неоткуда начать.

 

 

ОСОЗНАННЫЙ И НЕОСОЗНАННЫЙ ДИАЛОГ

Взаимодействие между сознательным и бессознательным мышлением – зыбко и все время течет в обоих направлениях. Сознательное и бессознательное – это континуум единого разума. Каждый из них – это тень или поддержка движения и выражение другого. Когда мы выражаем или погружены в один из этих аспектов сознания более, чем в другой, мы все равно активно находимся в другом.  Мы осознаем себя и ощущаем свою силу и свободу мысли/эмоций/духа именно через движение и изменение между слушанием и воспроизведением внутри континуума.

Наша креативность происходит из нашего бессознательного – неизвестное порождает известное, пока наше осознанное слушает. Наш осознанный разум затем может форму или модель, которая разворачивается в творческом процессе. Этот взгляд на модель процесса позже может открыть и расширить дороги неосознанного выражения.

Каждая деятельность может быть отголоском нашего бессознательного и/или осознанного разума. Мы часто ассоциируем мечты и художественные выражения бессознательной мотивацией, а язык и науку – с осознанной мотивацией. Хотя мы также можем структурировать свои мечты и художественную работу, и мы можем направить язык и научные исследования по тропе спонтанности и нашего бессознательного.

Мы можем начать любое исследование с концептуальной модели и обнаружить его унаследование корни через творческое озарение. Или наоборот, мы можем начать любое исследование с корней своего незнания и обнаружить модель, представленную в выраженной форме. Именно диалог и непостоянство этих двух переменных создает полную ткань нашей неповторимой, творческой, осознанной личности.

Одна из принципиальных характеристик моего обучения заключена в том, что я обучаю как бессознательное, так и осознанное в ученике. Например, когда я представляю исследование в классе, как только я ощущаю, что «разум группы» резонирует с осознанностью или центром разума этого исследования, я перехожу к следующему исследованию.

Продвижение может показаться преждевременным для тех в классе, кто осознанно не понял, что они находились в том мысленном состоянии или что это вообще было за состояние. Они поняли, что что-то произошло, но они понятия не имеют, что это было.

В своем обучении я преследую цель, чтобы то, что люди выучили бессознательно, пришло к ним позже в условиях их личной жизни. Я сею зерна, чтобы они могли продолжать учиться дома. Оно может не прийти к ним за год или два, как вдруг внезапно их озарит собственное осознание. Таким образом, остается возбуждение от открытия чего-то самостоятельно, а не просто еще один кусок информации, который им подали. Я стараюсь проскользнуть под осознанность, но одновременно с этим давать людям достаточно осознанного опыта, чтобы они могли его воспроизвести в каком-то виде или быть способными держать эту дверь открытой до тех пор, пока информация не придет сама собой, через личный опыт.